Елена Игнатова - Загадки Петербурга II. Город трех революций
В 1920 году Евгений Замятин написал рассказ «Пещера»: «Ночные, черные, чем-то похожие на дома, скалы; в скалах пещеры… Между скал, где века назад был Петербург, ночами бродил серохоботый мамонт. И завернутые в шкуры, в пальто, в одеяла, в лохмотья — пещерные люди отступали из пещеры в пещеру». Горожане погибали в ледяных квартирах-пещерах, хотя, конечно, не все — людям власти и спекулянтам жилось неплохо. Но представим себе пещеру, в которой играют отблески имперского света, а ее хозяин напоминает, как говорили в XVIII веке, «попавшего в случай» вельможу. Борис Каплун «попал в случай» благодаря победе большевиков и родственным связям. В 1918 году он был назначен управляющим делами Петросовета, «чем-то вроде советского петербургского губернатора», пояснял Юрий Анненков. «Это приятный — с деликатными манерами — тихим голосом, ленивыми жестами — молодой сановник, — писал о нем К. И. Чуковский. — Склонен к полноте, к брюшку, к хорошей барской жизни. Обитает в покоях министра Сазонова. У него имеется сытый породистый пес, который ступает по коврам походкой своего хозяина… У его дверей сидит барышня-секретарша, типичная комиссариатская тварь: тупая, самомнительная, но под стать принципиалу: с тем же тяготением к барству, шику».
Молодой сановник во френче и щегольских сапогах принадлежал к разряду «фармацевтов» и до революции увлекался литературой и искусством, а не политикой. Тогда скромный студент Технологического института, он не имел доступа в литературные салоны и едва ли мог заплатить четвертной за входной билет на вечер Карсавиной, он мог видеть своих кумиров лишь издали. Теперь все сказочно переменилось, знаменитые люди искали его расположения, а его любовницей стала талантливая балерина Ольга Спесивцева. Позже Сергей Дягилев писал о ней: «Увидев Павлову в дни ее и моей молодости, я был уверен в том, что она „Тальони моей жизни“. Мое удивление поэтому было безгранично, когда я встретил Спесив[це]ву, создание более тонкое и более чистое, чем Павлова». До революции связи с известными танцовщицами были не редкостью в среде высшей аристократии, и Борис Каплун продолжил эту традицию: балерина Мариинского театра Ольга Спесивцева обживала его «пещеру».
Апартаменты Каплуна в здании Главного штаба действительно напоминали разбойничью пещеру: Юрий Анненков вспоминал «морозный день, или, вернее, те морозные сумерки 1919 года: было около семи часов вечера. Мы сидели в обширном кабинете Каплуна… Комната была загромождена всякого рода замочными отмычками, отвертками, ножами, кинжалами, револьверами и иными таинственными орудиями грабежей, взломов и убийств, предметами, которые Каплун старательно собирал для будущего петербургского „музея преступности“. В одном углу были сложены винтовки и даже пулемет… За бутылкой вина, извлеченной из погреба какого-то исчезнувшего крупного буржуя, Гумилев, Каплун и я мирно беседовали об Уитмене, о Киплинге, об Эдгаре По». Такие беседы доставляли управляющему делами Петросовета неизъяснимое наслаждение, и он старался отблагодарить друзей. Зимний вечер 1919 года закончился неожиданно: «Каплун, взглянув на часы, схватил телефонную трубку и крикнул в нее: — Машину! Это был отличный „мерседес“, извлеченный из гаража какого-то ликвидированного „крупного капиталиста“. Он пригласил гостей на любопытное мероприятие: в городском морге предстояло выбрать труп для пробного сожжения в строящемся крематории. Был выбран покойник, на лохмотьях которого лежала картонка: „Иван Седякин. Соц. пол.: Нищий“. „Итак, последний становится первым, — объявил Каплун и, обернувшись к нам, заметил с усмешкой: — В общем, довольно забавный трюк, а?“» — вспоминал Анненков. Он часто развлекал знакомых такими трюками, К. И. Чуковский записал в дневнике 3 января 1921 года: «Вчера черт меня дернул к Белицким. Там я познакомился с черноволосой и тощей Спесивцевой, балериной — нынешней женой Каплуна. Был Борис Каплун — в желтых сапогах, — очень милый. Он бренчал на пьянино, скучал и жаждал развлечений. — Не поехать ли в крематорий? — сказал он, как прежде говорили: — Не поехать ли к „Кюба“ или в „Виллу Родэ“?» То, что Корней Иванович там увидел, не раз являлось ему в ночных кошмарах. Жутковатые развлечения Бориса Каплуна вполне в духе замысла сказки Чуковского о том, как «звери захватили город и зажили в нем на одних правах с людьми». Хотя сам Каплун думал иначе и видел в крематории символ прогресса и приобщения к европейской культуре.
Но заслуга Бориса Каплуна была не в строительстве первого в России крематория, а в его помощи петроградским деятелям искусства. Он всегда был рад оказать услугу писателям, актерам, художникам. Когда Блоку грозило уплотнение квартиры, ему первым делом посоветовали обратиться к управляющему делами Петросовета; для Шаляпина Каплун выпрашивал у сурового председателя ПЧК Бакаева конфискованную водку («Шаляпин очень просит, чтобы с белыми головками!»). Гумилев в его доме мог отвлечься от «тяжелой бессмыслицы революции», вдыхая пары конфискованного где-то эфира, который Каплун приберег для приятелей. Но, конечно, главной поддержкой были дополнительные пайки, которые благодаря Каплуну деятели культуры получали за просветительную работу в ГОРОХРе — Клубе городской охраны. По свидетельству Анненкова, в ГОРОХРе «Кони объяснял основы уголовного права, балерина обучала милиционерок пластическим танцам, Максим Горький читал лекции по истории культуры, Корней Чуковский — историю литературы, а Мстислав Добужинский рассказывал о петербургских памятниках искусства и старины». Каплун предложил Чуковскому заведовать просветительной работой, и тот, загоревшись этой идеей, поспешил в клуб: «Я сказал, что хочу просвещать милиционеров… Мне сказали: не беспокойтесь — жалованье вы будете получать с завтрашнего дня, — а просвещать не торопитесь». Замученная голодом и бандитизмом милиция не могла оценить своего счастья. Юрий Анненков вспоминал, как однажды осенью 1919 года он шел по ночному Петрограду с Блоком и Андреем Белым после затянувшейся пирушки: «На мосту, над каналом — пронзительный снежный ветер, снежный свист раннего утра, едва успевшего поголубеть. Широко расставив ноги, скучающий милиционер с винтовкой через плечо пробивал желтой мочой на голубом снегу автограф: „Вася“. — Чернил! — вскрикнул Белый, — хоть одну баночку чернил и какой-нибудь обрывок бумаги! Я не умею писать на снегу!.. — Проходи, проходи, гражданин, — пробурчал милиционер, застегивая прореху». Несмотря на старания Каплуна, союз милиции и искусств пока явно не складывался.
Время военного коммунизма было звездным часом Каплуна, позднее он постепенно понижался в ранге, работал в издательской и банковской сферах; в 1924 году помог эмигрировать Ольге Спесивцевой, и она получила на Западе признание и славу. Борис Гитманович Каплун был расстрелян в ноябре 1937 года, и, заканчивая рассказ о нем, Юрий Анненков заметил: «В качестве влиятельного партийца Каплун сделал много страшных вещей, но много и добрых (я стараюсь быть объективным)».
Двадцать первый год
Матросы в революции. Рабочие волнения в Петрограде. Кронштадтские «мятежники». Подавление восстания. Смерть Александра Блока. Дело Таганцева
В марте 1921 года Х съезд РКП(б) отменил политику военного коммунизма, потому что ее продолжение угрожало большевикам потерей государственной власти. Ленин увидел опасность раньше своих соратников и первым заговорил о необходимости перемен. В 1926 году Луначарский вспоминал: «Ленин никогда не боялся выпячивать свои ошибки. Например, на одном собрании он заявил: „Военный коммунизм был ошибкой!“ Мы все пришли в ужас от такого заявления. Конечно, военный коммунизм не был ошибкой, а был неизбежностью. Владимир Ильич ответил: „Если мы выпятим то, что военный коммунизм был неизбежностью, от него будут отказываться лениво и медленно. А если мы будем кричать, что он был ошибкой, наше дело двинется вперед“». Отказ от военного коммунизма и провозглашение новой экономической политики (нэп) было вынужденной мерой, так как против большевиков выступили те слои населения России, при чьей поддержке они пришли к власти. Во всех областях страны вспыхивали крестьянские бунты, а восстание тамбовских крестьян, возглавленное А. С. Антоновым, грозило перекинуться на соседние губернии. В городах периодически происходили рабочие волнения; в одном из частных писем, отправленном из Петрограда в августе 1919 года, сообщалось: «Рабочие Путиловского завода хлопочут, чтобы на время закрыли все заводы и отпустили за продуктами, тогда будем работать, а сейчас голодны и не станем работать». Кроме того, в конце февраля 1921 года взбунтовались моряки Кронштадта. Восстание в Кронштадте, крестьянские восстания и рабочие волнения вынудили власть отказаться от режима военного коммунизма.
Кронштадтцев в Петрограде не любили, с ними связывали самые жестокие события революционной поры, ведь уже «бескровная» Февральская революция началась в Кронштадте с кровопролития. Представитель большевиков в Кронштадте Ф. Ф. Раскольников вспоминал, как ночью 28 февраля 1917 года «воинские части одна за другой с оркестрами музыки стали выходить на улицу и присоединять к себе остальных солдат и матросов… Под утро толпа матросов подошла к дому главного командира порта и потребовала его на улицу. Адмирал Вирен оделся и, выйдя на улицу, скомандовал: „Смирно“. Эта неуместная команда была встречена бурными взрывами хохота… К адмиралу подскочил матрос и сорвал с него погоны. После этого его окружили и повели на Якорную площадь», где герой Русско-японской войны адмирал Н. Р. Вирен был растерзан толпой. В тот же день погибли контр-адмирал А. Г. Бутаков и еще 35 офицеров, а многие избежавшие расправы офицеры были арестованы. Раскольников упоминал об издевательствах над ними: «В арестном помещении полуэкипажа находилось в заключении несколько офицеров, которых командир полуэкипажа трудолюбиво обучал пению „Интернационала“, похоронного марша и других революционных песен» (курсив мой. — Е. И.). Так же расправлялись с офицерами на базе Балтийского флота в Гельсингфорсе. 7 марта 1917 года З. Н. Гиппиус записала: «В Кронштадте и Гельсингфорсе убито до 200 офицеров… Адм[ирал] Непенин телеграфировал: „Балтийский флот, как боевая единица, не существует. Пришлите комиссаров [Временного правительства]“. Поехали депутаты. Когда они выходили с вокзала, а Непенин шел к ним навстречу, — ему всадили в спину нож». Командующий Балтийским флотом адмирал А. И. Непенин был убит на глазах у депутатов правительства (по другим свидетельствам, не ножом, а выстрелом в спину). Когда его адъютант получил разрешение Совета матросских и солдатских депутатов «на изъятие тела адмирала Непенина, [он] поехал и обыскал несколько свалок трупов офицеров».
